громко смеясь без всякой на то причины.
Последний из компании споткнулся, проходя мимо меня. Это был мой шанс. Я шагнул вперед, ухватил его за руку и не дал упасть. Он вежливо отвернулся, и его стошнило в канаву.
– Ваш слуга, сэр, – сказал он. – Вы хороший человек, хороший самаритянин.
– Осторожно, сэр, – сказал я. – При этом освещении дорожка опасна. Прошу, обопритесь на меня.
– Благослови вас Господь. Разопьем бутылочку на двоих. Будем прокляты, если этого не сделаем. Мы должны выпить за нашу вечную дружбу.
– Мы так и сделаем, – радостно отозвался я.
– Мы станем Дамоном и Писиасом из Клиффордс-инн. Я буду Писиас, ладно. Потому что мне нужно пописать, иначе я лопну.
Шутка вышла искрометная, и я расхохотался. И он тоже. Бок о бок мы, спотыкаясь, последовали за остальной компанией, трясясь от хохота.
Писиас похлопал бутылку у меня в руке:
– Ага! Человек предусмотрительный, не только с чувством юмора. Настоящий друг. – Он сжал мою руку. – Но это ведь вино, я надеюсь? Не химера? Мне это не пригрезилось?
– Нет, сэр. Это мальвазия, Бог мне свидетель. Не сомневайтесь.
Те, что шли впереди, затянули песню, если это можно так назвать. Через секунду я догадался, что, вероятно, это была песня «Придите, придите, хорошенькие девчонки, более гибкие, чем угри». Догадавшись, я подхватил. Некоторые куплеты путались и звучали нестройно, как и слова, но то, чего нам не хватало в музыкальном плане, мы с лихвой компенсировали энтузиазмом и громкостью.
Наша компания сплотилась, проходя под аркой в тесный двор между воротами на Флит-стрит и холлом Клиффордс-инн. Дежурный привратник поднял свой фонарь, когда мы проходили, но в его слабом свете мы были наверняка неотличимы друг от друга – шатающаяся шумная масса темных шляп и темных плащей. Кто-то бросил ему несколько монет, и он кинулся их поднимать, встав на четвереньки. У меня он ничего не спросил.
Я расстался со своим новым другом и пристроил его к кому-то другому. Все шло хорошо, пока они не достигли входа в холл, где Писиас натолкнулся на косяк и шлепнулся на землю. Двое его друзей попытались его поднять.
Пока всем было не до меня, я проскользнул к лестнице, где проживал Челлинг. Над дверью пробивался слабый свет. Остальное здание по эту сторону двора было полностью погружено в темноту.
Если я не поговорю с Челлингом сейчас, следующая возможность представится не раньше чем через несколько недель, и, возможно, будет уже поздно. Он что-то знал. Я был уверен. Возможно, что-то, связанное с Громвелем.
«На Феттер-лейн, у Хол…»
Обрывок письма, что я нашел у него в шкафу, без сомнения, должен относиться к таверне «Полумесяц», откуда переулок ведет к запертой двери среди руин. Какими бы ни были красивыми слова, их можно принять за попытку шантажа.
Дверь распахнулась настежь, когда я до нее дотронулся. Здесь было прохладнее, чем снаружи. Я закутался в плащ и уставился в темноту наверху.
Голоса во дворе и отдаленный цокот копыт на Флит-стрит стихли. В старых каменных домах особая тишина: холодная и густая. Постепенно темнота слегка рассеялась и приобрела различные оттенки черного. Затем стали вырисовываться очертания: намек на арку, которая вела на лестничную площадку наверху.
Окружающее меня было в основном гипотетическим. А сталкиваясь с гипотезой, джентльмены из Королевского общества по развитию знаний о природе проверяют ее на практике. Что я и сделал, следуя их примеру. Я медленно продвигался вперед, пока не коснулся носком правого башмака нижней ступеньки. Я преодолевал одну истертую ступень за другой, скользя левой рукой по холодной сырой стене, чтобы не сбиться с курса.
Так, медленно, путем проб и ошибок, я поднимался с этажа на этаж. На второй лестничной площадке было незанавешенное окно, что облегчило мою задачу. Некоторые черные тени стали серыми. В воздухе стоял какой-то странный запах – смесь неожиданных ингредиентов: льняное масло? Сера?
Я взбирался все выше и выше. Ни из-под одной двери, мимо которых я проходил, не просачивался свет. Помнится, Челлинг мне говорил, что в Клиффордс-инн трудно привлечь студентов после гражданской войны. Кому захочется жить в таком гнилом месте? Разве что нужда заставит.
Каменные ступени заканчивались на мансардном этаже, где жил Челлинг. Мансарда из дерева и плетня была пристроена позже, и к ней вела узкая деревянная лестница. До сих пор мои шаги были почти не слышны. Только изредка пальцы царапали камень или шелестел потревоженный мусор. Теперь ступени скрипели под моим весом.
На меня дунул ветерок. Лестница заворачивала за угол. Еще несколько ступеней, и я окажусь на площадке.
Челлинг занимал комнаты в задней части здания. Другие апартаменты были пусты. Я осторожно подошел к его двери. Сквозняк усилился.
Дверь была приоткрыта. Петли заскрежетали, когда я распахнул дверь. В кабинете было темно, но из-под двери в спальню была видна полоска света.
– Мистер Челлинг? – позвал я. – Вы здесь, сэр? Это Марвуд.
Никто мне не ответил. Тут я почуял еще какой-то запах. Что-то горело. Запах серы усилился.
– Челлинг! – крикнул я.
Почти в полной темноте я наугад ринулся к двери спальни и ударился бедром о стол. Я резко открыл дверь. Мерцающий оранжевый свет почти ослепил меня. На мгновение я замер. Челлинг, полностью одетый, лежал вниз лицом на кровати. На полу валялся оловянный подсвечник. Рядом с ним лежал огненный шар, не больше теннисного мяча. Окно было распахнуто. Пока я стоял в дверях, бережно сжимая бутылку, языки пламени начали облизывать полог кровати.
Я выронил вино и кинулся к Челлингу. И тут я почувствовал удар по черепу убойной силы. Меня ослепил взрыв света. Каким-то образом свет был и внутри, и снаружи моей головы.
Мир раскололся на куски. Я стоял на четвереньках. Острая боль пронзила бок. Резкая боль в затылке.
В воздухе пахло горелым и мальвазией. Огненный шар был теперь намного ближе. Его пламя лизало мне лицо. Сознание начало ускользать от меня. Я свернулся калачиком, словно младенец в утробе матери.
Звук захлопывающейся двери. Жар становился сильнее и сильнее. Топот ног вниз по лестнице. Грубое дерево царапало мне щеку.
Все жарче. Жарче.
Включился инстинкт самосохранения. Я схватился за ближайшую стойку кровати и поднялся на ноги. Кашляя, отбил ногой огненный шар в сторону. Комната была затянута дымом. Спотыкаясь, я стал пробираться в дыму к Челлингу. Пламя поднималось все выше и выше. Его языки уже бежали по пологу и по рукаву его камзола.
Я ухватил его за ногу и попытался стянуть на пол и перетащить через дверной проем. Он был как мертвый груз,
